ОБРАЗ ИРАНА
В РУССКОМ ИСКУССТВЕ

Первые торговые и политические контакты между народами России и Ирана относятся к VIII–X векам. Купцы Древней Руси торговали по Волжскому торговому пути с иранскими — из Тебриза, Дербента, Шемахи, Гиляна, Табаристана. В те времена в русском языке появились персидские слова — сарафан, бирюза, инжир, шахматы и другие. Персию считали сказочно богатой страной, которой правил справедливый и мудрый шах, а люди жили по законам «басурманской веры» — ислама.

В XIII веке после Батыева нашествия экономические связи прервались — и наладились вновь только в XV веке. Тогда состоялось путешествие Афанасия Никитина — «Хождение за три моря». Тверской купец отправился в 1468 году с товарами по Волге к Каспийскому морю, но под Астраханью караван ограбили татары, и он остался без средств. Поправить дела решил в Индии, куда попал через Персию. Путешественник пересек ее от Чапакура, где прожил шесть месяцев, до Ормуза, где, как он писал, солнечный жар настолько велик, что «человека сожжет».

В середине XVI века Иван Грозный покорил Казанское и Астраханское ханства, которые контролировали волжскую торговую артерию. Путь в Персию стал более доступным, но все равно опасным: путника могли ограбить, взять в плен и даже продать в рабство.

В 1586 году между Русским царством и иранскими шахами династии Сефевидов установились регулярные дипломатические отношения: и те и другие были заинтересованы в борьбе с Османской империей. После Смуты, при Михаиле Федоровиче, появились частые посольские и торговые миссии. Например, купца Федота Котова царским указом отправили в Персию со специальным поручением — записать пройденный маршрут и персидские обычаи. Его поразили дворцы и сады шаха, караван-сараи, ирригационные сооружения, уличные представления и музыка «бусорман».

В 1715 году Петр I впервые отправил в Исфахан — столицу Сефевидского государства — пятерых учеников для «науки турецкому и арапскому и персицкому языку». Будущие переводчики поехали туда в составе посольства Артемия Волынского. В 1722–1723 годах и сам император оказался в Персии с военным походом — часть северных иранских провинций вместе с Дербентом стала российским владением.

В XIX веке в Персию по-прежнему ездили редко: путь был тяжелым, и отправлялись туда лишь по долгу службы, оставаясь на чужбине на долгие месяцы и годы. После двух русско-персидских войн и громкого убийства сотрудников русского посольства в Тегеране в 1829 году отношение к Персии стало настороженным. Вместе с тем с середины столетия туда начали отправлять этнографические экспедиции, а частные путешественники ездили искать «персидские чудеса».

В XX столетии отношение к стране за Каспийским морем вновь определили международные события — англо-русское соглашение 1907 года о разделе сфер влияния в Персии, ввод советских вооруженных сил в Иран в годы Второй мировой войны, Исламская революция 1978–1979 годов.

Русская литература открыла для себя Восток в XVIII веке — правда, сначала без разделения на арабское, турецкое или персидское влияние. При Петре I в 1716 году вышел первый русский перевод Корана с французского языка — «Алкоран о Магомете, или Закон турецкий». В 1760-е годы стали популярными сказки «1001 ночи» — в переводе француза Антуана Галлана. Истории, которые Шахерезада рассказала персидскому правителю Шахрияру, вобрали в себя средневековые новеллы разных стран Востока. По одной из версий, в их основе — персидский сборник «Хезар афсане», или «Тысяча легенд», который в VIII веке перевели на арабский язык. Оттого и известна восточная сокровищница европейскому читателю как сборник «арабских сказок».

Поэты и писатели Российской империи знакомились с Персией по ее литературным памятникам. С конца XVIII века читали переведенные с европейских языков, в основном с французского и немецкого, сочинения персидских поэтов Рудаки, Фирдоуси, Низами, Саади, Хайяма, Хафиза, Джами. А выдержки печатали в журналах как восточные анекдоты и афоризмы.

О реальной же Персии узнавали из зарубежных этнографических заметок — например, в «Новейшем известии о Персии» аббата Бошана, который подмечал «великолепный вид неба» и «печальную дикую пустыню» страны. Или случайно сделанных отечественных — «Странствования Филиппа Ефремова», плененного унтер-офицера, рассказавшего между делом о производстве сахара-леденца для шербетов, и «Необыкновенных похождениях и путешествиях» крестьянина Дементия Цикулина, который готовил в неволе кальян для кармашанского хана.

Переводные сюжеты проникали в романтическую поэзию. Василий Жуковский на основе перевода «Шах-наме» Фирдоуси написал поэму «Рустем и Зораб». Александр Пушкин был поклонником «Гулистана» и «Бустана» Саади и включил его изречения в эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану» и текст «Евгения Онегина». Афанасий Фет в раннем творчестве подражал Саади, вольно переводил Хафиза. Михаил Лермонтов вплетал персидские мотивы в кавказскую лирику.

Рождался романтизированный образ Персии с Шахерезадой, джиннами, мудрыми дервишами Саади, любовными песнями Хафиза, лазурным небом и садами роз. А идеал любви по-персидски — история соловья и розы — прочно прижился в российской литературе: в стихотворениях Александра Пушкина, Владимира Одоевского, Афанасия Фета, Алексея Апухтина.

По службе в Персии оказался писатель и дипломат Александр Грибоедов. Он знал персидский в совершенстве: учился у известного востоковеда Мирзы Джафара Топчибашева. Грибоедов рассказывал о чужой стране в письмах, вел путевые дневники, написал «в подлинном, чистом персидском тоне» поэму «Путник» — сохранился только ее стихотворный фрагмент «Кальянчи». Его миссия окончилась трагически: в 1829 году русское посольство в Тегеране разгромили религиозные фанатики. Грибоедов и другие дипломаты погибли. Уладил дипломатический скандал персидский принц Хосров-Мирза и богатые дары, среди которых был знаменитый алмаз «Шах».

С 1830-х годов в отечественных журналах публиковали сочинения в литературном жанре путешествий и этнографические наблюдения. Иранист Сергей Черняев описывал один день из жизни персиянина — от утреннего кальяна перед намазом до вечерних развлечений. Натуралист Александр Никольский записал местные сказки, а переводчик Сергей Уманец — устройство театра в Персии.

На рубеже XIX–XX веков в Персии вышли первые переводы русской классики — произведений Грибоедова, Толстого, Горького. А в России вновь заговорили о романтике Востока с его эстетикой и религиозной философией. Николай Гумилев написал в духе средневекового персидского мистицизма пьесу «Дитя Аллаха» и несколько стихотворений. Бурный роман Гумилева и поэтессы-революционерки Ларисы Рейснер был с персидским колоритом: в переписке он называл ее «Лери», а она его — «Гафиз».

Велимир Хлебников оказался в Персии в 1920-е годы: с Персидской Красной армией он отправился в Гилянский поход, а потом стал воспитателем детей талышского хана. Персы называли его «русским дервишем», а сам он сравнивал себя с Омаром Хайямом. Появился его «Иранский цикл» с письмами, стихотворениями в духе зороастризма, поэмой «Тиран без Тэ».

«Голубой родиной Фирдуси», «ласковой страной... где жила и пела Шахразада» предстал Иран в лирике Сергея Есенина — однако поэт до романтичного края так и не доехал.

В советское время одной из союзных республик стала Таджикская ССР — наследница не только персидского языка, но и культуры. В 1934 году в Советском Союзе широко отмечали 1000-летний юбилей персидского и таджикского поэта Абу-л-Касима Фирдоуси, автора эпической поэмы «Шах-наме». Возрос интерес к древней истории, языку и культуре Персии.

Попасть в Персию было непросто, поэтому отечественные художники знакомились со страной опосредованно: рассматривали дары персидских шахов и военные трофеи, читали переводную литературу, наблюдали за посольскими церемониями при российском дворе.

Гравер Иван Соколов изобразил делегацию Надир-шаха во главе с Мухаммадом Хусейн-Ханом на одной из иллюстраций «Коронационного альбома императрицы Елизаветы Петровны» в середине 1740-х годов.

В 1796 году Екатерина II заказала Владимиру Боровиковскому портрет Муртазы Кули-Хана — он сбежал из Персии, испугавшись мести брата, персидского шаха Ага-Магомета. 15-летний князь Владимир Салтыков зарисовал в акварели церемониальный въезд в Петербург на слонах и в окружении кирасиров каджарского посла Мирзы Абуль Хасан-Хана в 1815 году.

Безопасно путешествовать по персидским землям можно было в составе российских посольств. В 1817 году воспитанник Академии художеств Владимир Машков сопровождал дипломатическую миссию генерала Алексея Ермолова к Фатху Али-Шаху. Мирза Абдул-Вагаб заказал Машкову рисунок с портретами членов российского посольства, а шах — свой портрет.

С XVII века персы начали сотрудничать с европейскими художниками. Шахи приглашали живописцев расписывать свои дворцы и закупали их картины, а придворные мастера перенимали художественные приемы. В XIX веке персидские авторы стали выезжать учиться за рубеж. Так, в 1822 году Аббас-Мирза отправил в петербургскую Академию художеств Мухаммад-Джафара, и персидский живописец окончил ее с серебряной медалью.

В конце 1820-х годов русско-персидские дипломатические отношения переживали кризис. Напряженное со времен Екатерины II, соперничество Российской империи и иранской династии Каджаров вылилось в две русско-иранские войны — 1804–1813 и 1826–1828 годов. Эти сюжеты нашли отражение в батальной живописи.

Когда в Тегеране убили участников российской миссии, персидский шах отправил в Петербург с «искупительным» посольством внука Хосров-Мирзу. Они передали российскому императору, помимо прочего, алмаз в 88,7 карата и 20 ценнейших персидских манускриптов с миниатюрами. Приезд делегации запечатлел Карл Гампельн — тот самый художник, который подписывал свои картины «Sourd-muet», или «Глухонемой».

Знаковая фраза Николая I «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие» спасла положение: международные отношения вернулись в русло сотрудничества и добрососедства. В Персию снова стали ездить путешественники. В 1838 году князя Алексея Салтыкова, художника, не раз принимал Мохаммед-Шах Каджар.

Салтыков создал по его просьбе несколько портретов семилетнего наследника Насера ад-Дин-Мирзы, причем, «подстраиваясь под персидский вкус», изменил свою технику, «добавив яркие краски и больше деталей».

Петр Чарковский не был художником, но, пока заведовал обучением персидской кавалерии в 1882–1885 годах в Тегеране, покупал персидскую живопись, книжные миниатюры, местный антиквариат, фаянс, монеты. Свою огромную коллекцию он передал музею Штиглица, а тот позднее — Эрмитажу.

А благодаря фотографу Антону Севрюгину, сыну российского дипломата в Персии, в отечественных и зарубежных коллекциях сохранились сотни снимков Ирана с 1870 года до 1930-х. В 1883 году Севрюгин основал фотоателье в Тегеране, затем стал придворным фотографом Насера ад-Дин-Шаха Каджара.

В 1895 году в Персии побывал художник и один из первых в России врачей-трансплантологов Павел Пясецкий. Он сопровождал российское чрезвычайное посольство, которое проделало путь по «шахской дороге» — от южнокаспийского порта Энзели до Тегерана. Пясецкий создал почти 60-метровую «Панораму Персии», показав все разнообразие ландшафтов, от болот Гиляна до снежных вершин Эльбурса — гор на севере Ирана.

На рубеже XIX–XX веков образы Персии стали проникать в сценографическое искусство. Михаил Врубель услышал в доме своих друзей Праховых «Сказки Шахерезады» на французском языке, а потом создал для киевского мецената Терещенко полотно «Восточная сказка». Константин Коровин приготовил эскиз персидского женского костюма для балета «Конек-горбунок» Цезаря Пуни.

Особенно популярным стал образ персидской царицы Шахерезады. Для парижской премьеры в 1910 году балета по мотивам «Тысячи и одной ночи» Валентин Серов стилизовал занавес под персидские миниатюры — он ориентировался на работы из собрания купца и коллекционера Петра Щукина. А Леон Бакст создал эскизы декораций и костюмов для героев.

В 1913 году по Персии путешествовал представитель художественного объединения «Голубая роза» Мартирос Сарьян. Он проехал с караваном через Демавендский перевал до Тегерана, где прожил месяц. За это время художник сделал карандашные зарисовки пейзажей, бытовых картин и натюрмортов, а когда вернулся в Москву, закончил их в красках.

Мечислав Доброковский оказался в Персии в 1920-е годы — с отрядом моряков-революционеров. Работал в газете «Красный Иран» Персидской Красной армии. Его рисунок персиянки, которая осторожно приоткрывала лицо, вызвал общественный резонанс в городе Решт, где он жил.

В годы Второй мировой войны с 28 ноября по 1 декабря 1943 года в Тегеране проходила конференция, в которой участвовали Иосиф Сталин, Теодор Рузвельт и Уинстон Черчилль. Чтобы запечатлеть переговоры «Большой тройки», в Иран командировали художника Александра Герасимова. Во время поездки он создал портреты иранской интеллигенции, натюрморты, этюды. Через три года в Советский Союз с официальным визитом приехала иранская принцесса Ашраф Пехлеви — она позировала Герасимову в усадьбе Архангельское.

Образы Персии впервые появились в песнях, которые складывали воины русской армии в военных походах. После Русско-иранской войны 1804–1813 годов неизвестный автор сочинил историческую песню «Коронация Александра и персидский шах»; после войны 1826–1828 годов родилась «Песня о Персидской кампании» Николая Веревкина.

В классической музыке ориентализм как интерес к Востоку возник в последней трети XVIII века. Началом же русской музыкальной ираномании — увлечения именно персидской культурой — считаются произведения Михаила Глинки.

Композитор был полиглотом и занимался фарси с профессором Мирзой Джафаром Топчибашевым. В оперу «Руслан и Людмила» 1842 года он включил хор волшебных дев Наины, или Персидский хор, — мелодию услышал у секретаря персидского посланника Хосров-Мирзы, который приезжал в Петербург с «извинительным» посольством в 1829 году. По версии некоторых музыковедов, напев глинкинского хора в вольной форме процитировал в 1864 году Иоганн Штраус: его «Персидский марш» — наиболее известное сочинение эпохи европейской ираномании.

К восточной теме не раз обращался Антон Рубинштейн. В 1854 году он отправился за границу, где написал серию романсов «Персидские песни». Рубинштейн вычитал их в немецком сборнике Мирзы Шафи Вазеха, который писал на азербайджанском и персидском. Из 150 его песен он выбрал 12 и переложил их на музыку. В 1869 году эквиритмический перевод «Песен» на русский язык сделал его ученик — Петр Чайковский.

Вслед за Глинкой традицию ираномании подхватил Модест Мусоргский. Он ввел персидские мотивы в музыкальную драму «Хованщина», которая рассказывала о бунте московских стрельцов во главе с князем Иваном Хованским в 1682 году. Над оперой композитор работал с 1872 года, но так ее и не окончил. По сюжету Хованский держал персидских рабынь, в четвертом действии они исполняли восточный танец.

Легендарный сюжет русско-иранских взаимоотношений — сражение шахской армии Сулеймана I и повстанческого объединения казака Степана Разина в 1669 году. Во время боя на Каспийском море казаки уничтожили флот Сефевидов и пленили дочь командующего Мамед-Хана — персидскую княжну. Эпизод, в котором героиню утопили в Волге, стал популярным сюжетом.

В 1883 году Дмитрий Садовников написал песню «Из-за острова на стрежень», которую, как возмущался Иван Бунин, распевала «чуть не вся Россия». И в 1908 году по мотивам этой песни сняли первый художественный фильм Российской империи — «Понизовая вольница».

Центральные герои сказок «Тысячи и одной ночи» — персидский царь Шахрияр и мудрая дочь визиря Шахерезада — обрели новое звучание в 1888 году, в симфонической сюите Николая Римского-Корсакова. Композитор использовал в ней фрагменты персидских и арабских мелодий. А хореограф Михаил Фокин поставил на эту музыку балет, который показали публике в 1910 году во время Русских сезонов в Париже. Затронул композитор в своем творчестве и традиционный персидский сюжет о соловье и розе.

По стихотворному циклу Сергея Есенина «Персидские мотивы» писали песни все прошлое столетие — композиторы Владимир Юровский, Револь Бунин, Григорий Пономаренко, Татьяна Смирнова.

С ранними памятниками персидской архитектуры можно познакомиться в древнейшем городе России — Дербенте. В переводе с фарси его название означает «закрытые врата». Крепость Нарын-Кала и каменные стены возвели в VI веке цари персидской династии Сасанидов, чтобы запереть узкий проход между Каспийским морем и Кавказским хребтом. Цитадель окончательно отошла Российской империи по Гюлистанскому миру 1813 года. На территории города сохранилась древнейшая в России Джума-мечеть VIII века.

Когда Иван Грозный присоединил в 1556 году Астраханское ханство, то Русское царство и государство Сефевидов стали соседями. Между двумя странами наладилась торговля, и в российских городах стали появляться торговые подворья. В середине XVII века в Москве существовал Персидский гостиный двор из двухсот лавок. В центре персидской торговли на Каспии — Астрахани — работало деревянное Персидское подворье, которое в середине XIX века перестроил иранский купец Аджи Усейнов в форме средневекового каменного караван-сарая.

Русско-персидские связи отразились и на архитектурной застройке городов. В 1714 году персидский шах Хусейн прислал в подарок Петру I слона. Животному пришлось протопать пешком в специальных шлепанцах протопать путь от Астрахани до Петербурга. Специально для слона в столице построили Зверовой двор, где после его смерти жили львы, обезьяны, белые медведи. А для «слоновых учителей», персов, возвели «караван-сарай» — отсюда название Караванной улицы. Позднее, уже при Елизавете Петровне, для 14 «подарочных» слонов построили Слоновый двор на набережной Фонтанки. Животных водили по улицам и показывали горожанам. Так появился глагол «слоняться» и сюжет басни Ивана Крылова.

Когда в 1783 году в состав Российской империи вошел Крым, россияне познакомились с еще одним изобретением Персии — традиционными садами чахар-баг. Эта идея зародилась еще в доисламской Персии и олицетворяла собой райский сад. Так, в бывшей резиденции крымских ханов в Бахчисарае, которую даже называли «дворец-сад», к югу от гарема существовал Персидский сад с беседками, фонтанами, банями. При Екатерине II там росли лавровые, гранатовые и апельсиновые деревья, жасмины и розы.

В XIX столетии персидские мотивы в архитектуре проявились в строительстве шиитских мечетей. В Астрахани в 1860 году возвели Персидскую мечеть — здание венчал полусферический купол и четыре минарета. В 1939 году ее закрыли, а строение передали под цех швейной фабрики. Такая же участь постигла и Персидскую мечеть во Владикавказе — постройку с шатровым куполом в 1963 году отдали под планетарий.

Российские архитекторы отстраивали Иран эпохи династии Пехлеви. Николай Марков, выпускник Академии художеств и ученик Леонтия Бенуа, оказался в Персии после Октябрьской революции. В 1921 году он поселился в Тегеране и открыл свое архитектурное бюро. По мнению иранских искусствоведов, его работы стали для страны «вратами в XX век». С помощью фирменного кирпича 20 на 20 сантиметров — «аджоре Маркови», или «кирпича Маркова», — мастер построил колледж Альборз, тюрьму Каср, Центральный почтамт, сахарный завод в Варамине, Свято-Николаевский собор, мечеть принцессы Ашраф и другие здания.

Другого выпускника петербургской Академии художеств, Владислава Городецкого, пригласили в Иран в 1928 году. Он отвечал за строительство железных дорог и спроектировал здание вокзала на юге Тегерана. А после смерти архитектора по его эскизам возвели дворец для дочери персидского шаха Шамс Пехлеви во дворцовом комплексе Саадабад.

В 1920-е годы в Иране побывала Рене О'Коннель-Михайловская, бывшая жена Ивана Билибина. Во время путешествия она сделала акварельные рисунки, а когда стала работницей Ленинградского фарфорового завода им. М.В. Ломоносова, создала по своим эскизам фарфоровые сервизы. Другая сотрудница завода — скульптор Римма Николаева — воплотила в фарфоре поэтическое творчество Фирдоуси.

Скульптурные образы Персии стали снова популярны на рубеже XX–XXI веков. Усилиями российской и иранской стороны в нашей стране появились памятники классиков персидской литературы.

Автор: Татьяна Григорьева
Верстка: Кристина Мацевич

Главное изображение:
Валентин Серов. Эскиз занавеса для балета Николая Римского-Корсакова «Шехеразада». 1910.
Государственная Третьяковская галерея, Москва