«Осажденная крепость»: Академия художеств во время блокады Ленинграда

Академия художеств в блокадном Ленинграде была не просто учебным заведением. В тяжелую зиму 1941–1942 годов в здании на Университетской набережной устроили стационар для больных сотрудников, «профессорский дот», где жили преподаватели, и опорный военный пункт. Сами художники сравнивали Академию с «осажденной крепостью». Рассказываем, как здесь проходили занятия осенью 1941 года, какую оду Иван Билибин прочитал на Новый год, как художники варили кисель из накрахмаленных воротничков и как проходила эвакуация учреждения.

«Аудитория освещалась неверным пламенем коптилок»: учеба в блокаду

Уже в конце июня 1941 года многие студенты и преподаватели Академии художеств (в годы войны — Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры) отправились на фронт. Искусствовед Марина Иогансен писала в книге «Педагогический процесс и научно-методическая деятельность института имени И.Е. Репина в годы Великой Отечественной войны», что за первые три месяца более ста студентов записалось в добровольцы. Защищать Ленинград ушли и директор Академии художеств Владимир Родионов, его заместитель по научной и учебной работе Михаил Каргер, преподаватели Алексей Дивин, Александр Трошичев и многие другие. Часть студентов вступила в партизанские отряды. Многие добровольцы погибли.

Будучи на фронте, я сталкивался со студентами других вузов и я убеждался в том, что именно мы, студенты Академии, как-то особенно дружны, активны и были на высоте тех задач, с которыми нам приходилось сталкиваться. Эти качества, очевидно, привиты нам самой Академией, специфичностью, может быть, нашего искусства, и, по-моему, это очень ценно.

Иван Сысоев, студент скульптурного факультета

В то же время работа учреждения не прекращалась. Многие преподаватели отказались покидать город. Например, Иван Билибин так отверг предложение об отъезде: «Из осажденной крепости не бегут, ее защищают».

Летом и осенью 1941 года сотрудники Академии художеств готовили книги и произведения искусства к эвакуации: Совет народных комиссаров СССР решил на время войны перевезти фонды в Самарканд. Однако из-за тяжелой ситуации на фронте их отправка сорвалась, ценности в итоге хранились в подвалах Академии.

Осенью 1941 года начался учебный год. В здании часто отключали свет, занятия прерывались из-за обстрелов и тревоги. Из-за этого пары нередко проходили в бомбоубежище. А некоторые преподаватели и вовсе вели занятия у себя дома. Искусствовед Иосиф Бродский вспоминал: «В свободные часы библиотека заполнялась до отказа, только по сигналу воздушной тревоги мы отрывались от всего этого. Везде, где только мороз не сковывал рук, где горела хотя бы коптилка, рисовали, лепили, читали».

Во второй половине 1941 года в Академии художеств оборудовали опорный военный пункт: в то время было много опасений, что немцы могут прорваться в Ленинград.

Город был очень красив при луне. Гранитная набережная казалась высокой и неприступной стеной, за которой высилась темная громада Академии художеств. Она стояла, как мощная крепость, да и впрямь была ею. В окнах первого и второго этажа по фасаду здания были выложены бойницы и амбразуры. В них были установлены пулеметы. Город готовился к уличным боям. Академия становилась мощным опорным пунктом обороны большого района.

Иосиф Бродский, искусствовед

В декабре 1941 года провели дипломную сессию, которая была запланирована на осень. Елена Харлашова писала: «Аудитория освещалась неверным пламенем коптилок. Профессора и студенты находились там в ватниках, в пальто; промерзшие стены давно не топленого здания Академии серебрились инеем». Какие-то студенты даже вернулись на защиту с фронта. Не все успевали закончить работы, а кто-то переделывал уже готовые дипломы. Так, Моисей Ваксер принес свои плакаты для «Окон ТАСС». А прежний проект, Соединительный парк в Тярлево, переделал в парк Победы.

Сессия завершилась 10 декабря 1941 года. А в конце месяца открылась выставка работ выпускников — об этом даже объявили по радио.

«Профессорский дот»: общежитие и стационар в Академии художеств

Уже осенью 1941 года добираться до Академии преподавателям стало тяжело: немецкие войска постоянно обстреливали город, транспорт работал с перебоями. К тому же бомбежки разрушили квартиры многих художников. Руководство учреждения организовало в подвалах общежитие, куда вскоре переселились педагоги с семьями.

После начала войны я стал чаще встречаться с Иваном Яковлевичем, так как некоторое время мы жили рядом в подвале Академии, где размещалось наше бомбоубежище. Билибин с женой Александрой Васильевной Щекатихиной поселился в профессорском общежитии, в большом сводчатом помещении, которое мы называли «профессорским дотом».

Искусствовед Иосиф Бродский (по книге Сергея Голынца «Иван Яковлевич Билибин: Статьи. Письма. Воспоминания о художнике»)

Преподаватели жили дружно, делились друг с другом едой и искали способы, как ее добыть. Художник Дмитрий Киплик варил из казеиновых красок — в них содержится белок казеин, который также присутствует в молоке — «фруктовую воду». А искусствовед Иосиф Бродский принес в подвалы Академии свои накрахмаленные японские воротнички. Вместе с Иваном Билибиным он решил приготовить из них кисель на основе «фруктовой воды» Киплика. Однако в итоге выяснилось, что производитель обманул Бродского: «Иван Яковлевич предложил сохранить воротнички для будущего музея блокады. На одном из них он написал: «Наша попытка сварить крахмальный кисель из воротничков не увенчалась успехом. Японцы нас обманули»… «Обман» заключался в том, что воротнички были сделаны из какого-то нового эластичного материала и крахмала не содержали». После этого Билибин даже придумал выражение «кисель из воротничков» и использовал его в тех случаях, когда его надежды не оправдывались. С едой художникам помогал коллекционер полковник Василий Цветков.

31 декабря 1941 года преподаватели Академии художеств отметили в подвале Новый год: накрыли стол, принесли из дома хрустальные бокалы и старинный фарфор, зажгли свечи. Специально для встречи Иван Билибин написал оду «На 1942 год»:

Проходят дни, проходят годы;
Иссякнет сей кровавый пир,
Грядет весна, пройдут невзгоды,
И снова улыбнется мир.

Зима 1941–1942 годов стала для блокадного Ленинграда самой тяжелой: в город поступало мало продовольствия, а морозы стояли суровые. На это время пришелся пик смертности: за январь и февраль умерло более двухсот тысяч человек. В январе руководство Академии художеств решило организовать в здании на Университетской набережной стационар на двадцать пять коек. За больными здесь следили врачи, а еще работала столовая. Профессор Александр Починков вспоминал, что по вечерам пациенты собирались вокруг буржуйки и обсуждали искусство и путешествия прошлых лет, а еще зачитывали отрывки из своих трудов.

Искусствовед Марина Иогансен писала: «Ослабевшие люди постепенно оживали и возвращались к любимому делу. <…> Стационар спас многих от, казалось бы, неминуемой голодной смерти…» Однако всех сберечь не удалось. В блокаду погибли Иван Билибин, Павел Шиллинговский, Моисей Ваксер, Яков Гевирц и другие сотрудники Академии. Их похоронили в братской могиле на мемориальном кладбище острова Декабристов.

«Академия казалась прекрасной для тех, кто ее любил»: 1942–1944-е годы

В феврале 1942 года преподавателей и студентов Академии начали эвакуировать по Дороге жизни. Большинство из них отправили в Самарканд.

Так как машин было немного, а нас — огромное число, то нас впихивали так, что в машине стоя нельзя было повернуться. <…> Тьма — ночь — машины неслись со страшной скоростью. Ветер проникал во все поры. <…> В двадцатых числах марта я в шубе, валенках и зимнем блокадном обмундировании оказалась в розово-миндальном Самарканде.

Анна Гривнина, искусствовед

В Самарканде Академия художеств работала до 1944 года. Потом на полгода студентов и преподавателей отправили в Загорск (сейчас это Сергиев Посад) и разместили их там прямо в здании Троице-Сергиевой лавры.

Некоторые сотрудники так и не покинули блокадный Ленинград — они остались охранять Академию. Руководил всеми архитектор Виктор Твелькмейер. Он сам поселился на Университетской набережной и перевез туда тех преподавателей, что оставались в городе. Как писала Марина Иогансен, Твелькмейер устраивал больных в стационары, добился, чтобы им давали по карточкам больше хлеба, а еще разбил огород.

Здание Академии художеств во время войны сильно пострадало — в него несколько раз попадали снаряды и бомбы. При этом, как вспоминал искусствовед Андрей Барташевич, конструкция была очень надежной: педагоги, которые жили в подвалах, даже не просыпались во время обстрелов.

По длиннейшим пустым коридорам было жутко ходить даже при дневном свете. Казалось, что жизнь никогда не вернется сюда. И все-таки, несмотря на заклеенные накрест стекла, огромную фанерную заплату на садовом фасаде, Академия казалась прекрасной для тех, кто ее любил. Она была и нашей крепостью. Толстые стены служили надежной защитой, и даже угодившая в здание бомба не ослабила веры в его надежность…

Из книги «Подвиг века: художники, скульпторы, архитекторы, искусствоведы в годы Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда. Воспоминания, дневники, письма, очерки, литературные записи» под редакцией Нины Паперной

Восстановление Академии художеств потребовало много средств. В 1943 году сотрудники специальной городской комиссии подсчитали: почти 28 миллионов рублей нужно было только для реставрации полуразрушенного главного корпуса. Для сравнения: рабочие в то время получали в месяц в среднем 403 рубля.

Летом 1944 года в Ленинград из эвакуации вернулись студенты и преподаватели. Они тут же начали возрождать Академию художеств своими силами после занятий. В 1947 году старые деревянные перекрытия заменили на железобетонные, в 1970-е годы отреставрировали парадные залы. А в 2003 году на крышу вернулась скульптура «Минерва, коронующая художества и науки».

Автор: Анастасия Войко