Кинорежиссер Сергей Бондарчук, автор фильма «Война и мир», попал на фронт Великой Отечественной войны в городе Грозном. Там он, молодой выпускник театрального училища, работал в Театре Красной армии. Бондарчук воевал на Северном Кавказе и позже попал в Московский гарнизон. Его части защищали стратегически важные точки, мосты и железнодорожные пути. Жена режиссера Ирина Скобцева рассказывала, что Сергей Бондарчук так вспоминал о боях в Чечне:
“
Была страшная фугасная атака на Грозный. Казалось, что земля горит и железо плавится. Стоял жуткий запах горелого человеческого мяса. Сергей укрылся в окопе, который в любую секунду мог стать его могилой. Неожиданно к краю окопа подошла собака, опаленная, в язвах, с перебитым хвостом. «Сейчас точно набросится», — решил Сережа. Они встретились глазами и долго-долго смотрели друг на друга. Взгляд этой собаки, полный ужаса, Сергей Федорович запомнил на всю жизнь.
Мультипликатор Федор Хитрук, который придумал множество героев нашего детства — от льва Бонифация до Винни Пуха, находился в Москве, когда Германия напала на СССР, и работал на студии «Союзмультфильм». Он так описывал атмосферу первых дней войны:
“
22 июля немцы начали бомбить Москву… Мы бегали по крыше студии с щипцами в руках и прикрывшись железными листами. В нашу задачу входило гасить зажигательные бомбы в чанах с водой. Вскоре мы узнали, что гасить их нужно было в песке, а от воды они взрывались с удвоенной силой. К счастью, ни одна из них на нас не упала.
В одну из таких ночей я стал свидетелем апокалипсической сцены. Горело где-то в Замоскворечье. На фоне багрового неба, прорезанного лучами прожекторов, чернел силуэт кремлевских башен. А над ними металось гигантское чудовище — это аэростат воздушного заграждения, сорвавшись с тросов, описывал круги, то возносясь вверх, то утопая в мареве. Подсвеченный снизу, он походил на смертельно раненое животное. Фантастическая картина в духе Босха.
В одну из таких ночей я стал свидетелем апокалипсической сцены. Горело где-то в Замоскворечье. На фоне багрового неба, прорезанного лучами прожекторов, чернел силуэт кремлевских башен. А над ними металось гигантское чудовище — это аэростат воздушного заграждения, сорвавшись с тросов, описывал круги, то возносясь вверх, то утопая в мареве. Подсвеченный снизу, он походил на смертельно раненое животное. Фантастическая картина в духе Босха.
Актер и театральный режиссер, руководитель московского Театра на Таганке Юрий Любимов служил в армии еще до 1941 года. Он попал в железнодорожные конные войска, откуда молодого артиста перевели в армейский эстрадный Центральный ансамбль НКВД. В нем ставили программы театральный режиссер Рубен Симонов, лидер Театра имени Вахтангова, и хореограф Асаф Мессерер, выступления оформлял художник Большого театра Петр Вильямс. В составе этого ансамбля Любимов и попал на войну. Группу отправляли в места тяжелых боев, например в Сталинград. Любимов писал:
“
Мы попали в разбитый Сталинград. Это была библейская картина. Ночью мы в составе подползли поездом, и вот эта панорама разбитого города, танки — прямо в стену врубленные и остановленные. И она врезалась в глаза. Луна светила — и этот весь разрушенный город, выл ветер, и все пробоины бесчисленные: в крышах, в трубах дождевых — они свистели от ветра, получался дьявольский орган какой-то, необыкновенной мощи. Свистел ветер, уже было холодно, по-моему, даже снег. «Мело, мело по всей земле, во все пределы». Потом мы куда-то дальше поползли.
Многие артисты, как и Юрий Любимов, прошли почти всю страну в составе фронтовых бригад. Среди них был сатирик Аркадий Райкин. В военные годы он еще не был известен и только стал солистом Ленинградского театра эстрады и миниатюр. Коллектив негласно закрепили за флотскими частями — чаще всего выступлениями поддерживали именно их. Райкин вспоминал, как однажды его группа едва не погибла:
“
Как ни старались нас беречь, все же иногда мы рисковали. Выступали под артобстрелом, ездили по дорогам, которые бомбил враг. Однажды мы застряли со своим автобусом на горном перевале, была жуткая метель, на дороге гололед, и вниз с перевала пропускали только машины, колеса которых были обмотаны цепями. Мерзнуть всю ночь в заледеневшем автобусе нам было вдвойне обидно, потому что мы имели предписание, спустившись с гор, встать на постой в приморском городе. Оставалось всего несколько часов езды, а там нас ждали тепло и еда. Но пришлось потерпеть. А наутро мы узнали, что дом, куда мы направлялись и где нам приготовили встречу, в ту ночь разбомбила дотла вражеская авиация.
Актрисе театра и кино Алисе Фрейндлих в 1941 году было всего семь лет. Когда началась война, она пошла в первый класс в родном Ленинграде, а когда город попал в блокаду, осталась там вместе с семьей. Актриса писала, что выжить помог жесткий режим, который придумала бабушка. Зимой 1941/42 года в квартиру Фрейндлихов попал снаряд. Детей согревали остатками специй:
“
Бабушка выдавала нам понемножку то несколько гвоздичек, то щепотку лимонной кислоты, то корицы, чтобы бросить в кипяток, и получался чай. На столе постоянно стоял горячий самовар — это было экономно, потому что не требовало горючего: в самовар засыпали угли из буржуйки. И вот мы все время пили чаи. Еще у бабушки была горчица. Роскошь! С ней казался вкусным даже студень из столярного клея, который тогда все в Ленинграде варили. А когда кончилось все, то бабушка давала нам соду, мы бросали ее в кипяток, и получалась шипучка.