В это время, поддавшись на уговоры друга, Толстой внес Черткова в завещание как своего распорядителя. От жены писатель это скрывал, а она чувствовала, что что-то происходит: «Опять не спала всю ночь: сердце гложет и гложет, и мучительна неизвестность какого-то заговора с Чертковым и какой-то бумаги, подписанной Львом Николаевичем вчера».
Вся эта ситуация угнетала Толстого. Он писал: «Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех». Но при этом замечал: «Без своей Ясной Поляны я трудно могу представить Россию и мое отношение к ней. Без Ясной Поляны я, может быть, яснее увижу общие законы, необходимые для моего отечества, но я не буду до пристрастия любить его».
Несмотря на любовь к родному имению, в ночь на 28 октября Толстой ушел из Ясной Поляны. В 3 часа утра он разбудил своего врача Душана Маковицкого и, по воспоминаниям самого доктора, сказал: «Я решил уехать. Вы поедете со мной. Я пойду наверх, и вы приходите, только не разбудите Софью Андреевну». Жене граф оставил письмо, которое гласило: