КАК ПОССОРИЛИСЬ
ИОСИФ БРОДСКИЙ
И ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО?
ИОСИФ БРОДСКИЙ
И ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО?
Отвечает Анастасия Войко,
автор портала «Культура.РФ»
автор портала «Культура.РФ»
КАК ПОССОРИЛИСЬ
ИОСИФ БРОДСКИЙ
И ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО?
ИОСИФ БРОДСКИЙ
И ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО?
Отвечает Анастасия Войко,
автор портала «Культура.РФ»
автор портала «Культура.РФ»
«Представляете, каким путем могла бы пойти русская литература, если бы Нобелевку присудили не мне, а Евтуху?»
В 1964 году Иосифа Бродского осудили за тунеядство и отправили в ссылку в Архангельскую область. Это решение властей осудили Дмитрий Шостакович, Константин Паустовский, Самуил Маршак, Анна Ахматова. В защиту поэта также выступили члены Итальянской коммунистической партии и Общества итало-советской дружбы. Когда они готовили свое обращение, в Италию как раз приехал Евгений Евтушенко. Он познакомился с представителями организаций, помог им составить письмо и отправить его советскому правительству: Евтушенко договорился с советским послом в Италии, и обращение отослали как зашифрованную дипломатическую телеграмму.
В 1965 году Иосиф Бродский вернулся из ссылки, и тогда поэты познакомились лично — Евтушенко устроил для него торжественный ужин в дорогом московском ресторане «Арагви».
В это время Бродский зарабатывал в основном переводами, его стихи не печатали. Евгений Евтушенко пытался помочь поэту: отправил произведения автора в журнал «Юность» и пригласил его с выступлением на собственный творческий вечер в Московском университете.
В то же время к стихам друг друга литераторы относились довольно критически. Евтушенко называл себя «последним советским поэтом», а Бродского — «первым несоветским». Как вспоминал Евгений Рейн, современники считали Евтушенко любимцем советской власти: он часто бывал за границей и путешествовал по СССР, выступал на творческих вечерах, много публиковался. О власти поэт высказывался очень осторожно и только в иносказательной форме — с помощью намеков. Историк культуры Соломон Волков писал в статье, опубликованной в журнале «Звезда»: «…Бродский отвергал посредничество между властью и публикой, которое столь охотно брали на себя шестидесятники. Он всегда настаивал на том, что у поэзии и политики общего только две начальные буквы, и не боролся за место трибуна. Когда Бродский говорил о Евтушенко, то вспоминал слова своего любимого Баратынского: «пошлый глас, вещатель общих дум». И эстетику, и поведение Евтушенко он рассматривал как торжество пошлости. Поэт, по мнению Бродского, должен был разговаривать не с властью, а с Богом».
В 1972 году отношения Бродского и Евтушенко окончательно испортились. В мае Иосифа Бродского вызвали в Отдел виз и регистрации Министерства внутренних дел и предложили уехать из СССР, чтобы избежать новых преследований. В то же время в страну из американского турне вернулся Евгений Евтушенко. На таможне у него конфисковали книги, изданные за рубежом, и фотографию американского президента Ричарда Никсона с автографом. Поэт возмутился и добился встречи с Филиппом Бобковым, начальником одного из управлений КГБ. Евтушенко вспоминал, что в разговоре с чиновником узнал о высылке Бродского. Он попросил оформить поэту визу быстрее и позже даже рассказал об этом самому Бродскому. А тот решил, что Евтушенко был агентом КГБ и передавал информацию о нем властям: «…когда Евтушенко вернулся из поездки по Штатам, то его вызвали в КГБ в качестве референта по моему вопросу. И он изложил им свои соображения. И я от всей души надеюсь, что он действительно посоветовал им упростить процедуру. И я надеюсь, что моя высылка произошла не по его инициативе. Надеюсь, что это не ему пришло в голову. Потому что в качестве консультанта — он, конечно, там был. Но вот чего я не понимаю — то есть понимаю, но по-человечески все-таки не понимаю — это почему Евтушенко мне не дал знать обо всем тотчас? Поскольку знать-то он мне мог дать обо всем уже в конце апреля. Но, видимо, его попросили мне об этом не говорить».
После этого случая поэты почти не общались. Сергей Довлатов в «Записных книжках» так описывал их отношения:
В 1965 году Иосиф Бродский вернулся из ссылки, и тогда поэты познакомились лично — Евтушенко устроил для него торжественный ужин в дорогом московском ресторане «Арагви».
В это время Бродский зарабатывал в основном переводами, его стихи не печатали. Евгений Евтушенко пытался помочь поэту: отправил произведения автора в журнал «Юность» и пригласил его с выступлением на собственный творческий вечер в Московском университете.
В то же время к стихам друг друга литераторы относились довольно критически. Евтушенко называл себя «последним советским поэтом», а Бродского — «первым несоветским». Как вспоминал Евгений Рейн, современники считали Евтушенко любимцем советской власти: он часто бывал за границей и путешествовал по СССР, выступал на творческих вечерах, много публиковался. О власти поэт высказывался очень осторожно и только в иносказательной форме — с помощью намеков. Историк культуры Соломон Волков писал в статье, опубликованной в журнале «Звезда»: «…Бродский отвергал посредничество между властью и публикой, которое столь охотно брали на себя шестидесятники. Он всегда настаивал на том, что у поэзии и политики общего только две начальные буквы, и не боролся за место трибуна. Когда Бродский говорил о Евтушенко, то вспоминал слова своего любимого Баратынского: «пошлый глас, вещатель общих дум». И эстетику, и поведение Евтушенко он рассматривал как торжество пошлости. Поэт, по мнению Бродского, должен был разговаривать не с властью, а с Богом».
В 1972 году отношения Бродского и Евтушенко окончательно испортились. В мае Иосифа Бродского вызвали в Отдел виз и регистрации Министерства внутренних дел и предложили уехать из СССР, чтобы избежать новых преследований. В то же время в страну из американского турне вернулся Евгений Евтушенко. На таможне у него конфисковали книги, изданные за рубежом, и фотографию американского президента Ричарда Никсона с автографом. Поэт возмутился и добился встречи с Филиппом Бобковым, начальником одного из управлений КГБ. Евтушенко вспоминал, что в разговоре с чиновником узнал о высылке Бродского. Он попросил оформить поэту визу быстрее и позже даже рассказал об этом самому Бродскому. А тот решил, что Евтушенко был агентом КГБ и передавал информацию о нем властям: «…когда Евтушенко вернулся из поездки по Штатам, то его вызвали в КГБ в качестве референта по моему вопросу. И он изложил им свои соображения. И я от всей души надеюсь, что он действительно посоветовал им упростить процедуру. И я надеюсь, что моя высылка произошла не по его инициативе. Надеюсь, что это не ему пришло в голову. Потому что в качестве консультанта — он, конечно, там был. Но вот чего я не понимаю — то есть понимаю, но по-человечески все-таки не понимаю — это почему Евтушенко мне не дал знать обо всем тотчас? Поскольку знать-то он мне мог дать обо всем уже в конце апреля. Но, видимо, его попросили мне об этом не говорить».
После этого случая поэты почти не общались. Сергей Довлатов в «Записных книжках» так описывал их отношения:
В 1964 году Иосифа Бродского осудили за тунеядство и отправили в ссылку в Архангельскую область. Это решение властей осудили Дмитрий Шостакович, Константин Паустовский, Самуил Маршак, Анна Ахматова. В защиту поэта также выступили члены Итальянской коммунистической партии и Общества итало-советской дружбы. Когда они готовили свое обращение, в Италию как раз приехал Евгений Евтушенко. Он познакомился с представителями организаций, помог им составить письмо и отправить его советскому правительству: Евтушенко договорился с советским послом в Италии, и обращение отослали как зашифрованную дипломатическую телеграмму.
В 1965 году Иосиф Бродский вернулся из ссылки, и тогда поэты познакомились лично — Евтушенко устроил для него торжественный ужин в дорогом московском ресторане «Арагви».
В это время Бродский зарабатывал в основном переводами, его стихи не печатали. Евгений Евтушенко пытался помочь поэту: отправил произведения автора в журнал «Юность» и пригласил его с выступлением на собственный творческий вечер в Московском университете.
В то же время к стихам друг друга литераторы относились довольно критически. Евтушенко называл себя «последним советским поэтом», а Бродского — «первым несоветским». Как вспоминал Евгений Рейн, современники считали Евтушенко любимцем советской власти: он часто бывал за границей и путешествовал по СССР, выступал на творческих вечерах, много публиковался. О власти поэт высказывался очень осторожно и только в иносказательной форме — с помощью намеков. Историк культуры Соломон Волков писал в статье, опубликованной в журнале «Звезда»: «…Бродский отвергал посредничество между властью и публикой, которое столь охотно брали на себя шестидесятники. Он всегда настаивал на том, что у поэзии и политики общего только две начальные буквы, и не боролся за место трибуна. Когда Бродский говорил о Евтушенко, то вспоминал слова своего любимого Баратынского: «пошлый глас, вещатель общих дум». И эстетику, и поведение Евтушенко он рассматривал как торжество пошлости. Поэт, по мнению Бродского, должен был разговаривать не с властью, а с Богом».
В 1972 году отношения Бродского и Евтушенко окончательно испортились. В мае Иосифа Бродского вызвали в Отдел виз и регистрации Министерства внутренних дел и предложили уехать из СССР, чтобы избежать новых преследований. В то же время в страну из американского турне вернулся Евгений Евтушенко. На таможне у него конфисковали книги, изданные за рубежом, и фотографию американского президента Ричарда Никсона с автографом. Поэт возмутился и добился встречи с Филиппом Бобковым, начальником одного из управлений КГБ. Евтушенко вспоминал, что в разговоре с чиновником узнал о высылке Бродского. Он попросил оформить поэту визу быстрее и позже даже рассказал об этом самому Бродскому. А тот решил, что Евтушенко был агентом КГБ и передавал информацию о нем властям: «…когда Евтушенко вернулся из поездки по Штатам, то его вызвали в КГБ в качестве референта по моему вопросу. И он изложил им свои соображения. И я от всей души надеюсь, что он действительно посоветовал им упростить процедуру. И я надеюсь, что моя высылка произошла не по его инициативе. Надеюсь, что это не ему пришло в голову. Потому что в качестве консультанта — он, конечно, там был. Но вот чего я не понимаю — то есть понимаю, но по-человечески все-таки не понимаю — это почему Евтушенко мне не дал знать обо всем тотчас? Поскольку знать-то он мне мог дать обо всем уже в конце апреля. Но, видимо, его попросили мне об этом не говорить».
После этого случая поэты почти не общались. Сергей Довлатов в «Записных книжках» так описывал их отношения:
В 1965 году Иосиф Бродский вернулся из ссылки, и тогда поэты познакомились лично — Евтушенко устроил для него торжественный ужин в дорогом московском ресторане «Арагви».
В это время Бродский зарабатывал в основном переводами, его стихи не печатали. Евгений Евтушенко пытался помочь поэту: отправил произведения автора в журнал «Юность» и пригласил его с выступлением на собственный творческий вечер в Московском университете.
В то же время к стихам друг друга литераторы относились довольно критически. Евтушенко называл себя «последним советским поэтом», а Бродского — «первым несоветским». Как вспоминал Евгений Рейн, современники считали Евтушенко любимцем советской власти: он часто бывал за границей и путешествовал по СССР, выступал на творческих вечерах, много публиковался. О власти поэт высказывался очень осторожно и только в иносказательной форме — с помощью намеков. Историк культуры Соломон Волков писал в статье, опубликованной в журнале «Звезда»: «…Бродский отвергал посредничество между властью и публикой, которое столь охотно брали на себя шестидесятники. Он всегда настаивал на том, что у поэзии и политики общего только две начальные буквы, и не боролся за место трибуна. Когда Бродский говорил о Евтушенко, то вспоминал слова своего любимого Баратынского: «пошлый глас, вещатель общих дум». И эстетику, и поведение Евтушенко он рассматривал как торжество пошлости. Поэт, по мнению Бродского, должен был разговаривать не с властью, а с Богом».
В 1972 году отношения Бродского и Евтушенко окончательно испортились. В мае Иосифа Бродского вызвали в Отдел виз и регистрации Министерства внутренних дел и предложили уехать из СССР, чтобы избежать новых преследований. В то же время в страну из американского турне вернулся Евгений Евтушенко. На таможне у него конфисковали книги, изданные за рубежом, и фотографию американского президента Ричарда Никсона с автографом. Поэт возмутился и добился встречи с Филиппом Бобковым, начальником одного из управлений КГБ. Евтушенко вспоминал, что в разговоре с чиновником узнал о высылке Бродского. Он попросил оформить поэту визу быстрее и позже даже рассказал об этом самому Бродскому. А тот решил, что Евтушенко был агентом КГБ и передавал информацию о нем властям: «…когда Евтушенко вернулся из поездки по Штатам, то его вызвали в КГБ в качестве референта по моему вопросу. И он изложил им свои соображения. И я от всей души надеюсь, что он действительно посоветовал им упростить процедуру. И я надеюсь, что моя высылка произошла не по его инициативе. Надеюсь, что это не ему пришло в голову. Потому что в качестве консультанта — он, конечно, там был. Но вот чего я не понимаю — то есть понимаю, но по-человечески все-таки не понимаю — это почему Евтушенко мне не дал знать обо всем тотчас? Поскольку знать-то он мне мог дать обо всем уже в конце апреля. Но, видимо, его попросили мне об этом не говорить».
После этого случая поэты почти не общались. Сергей Довлатов в «Записных книжках» так описывал их отношения:
“
Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся. Лежит Иосиф — бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты. И вот я произнес что-то совсем неуместное: «Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…» Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным. Вот я и сказал: «Евтушенко выступил против колхозов…» Бродский еле слышно ответил: «Если он против, я — за».
В США Иосиф Бродский рассказывал знакомым, что из СССР его выслали из-за Евтушенко. А еще он сорвал оппоненту турне по Штатам: опубликовал критическую статью о его стихах в американской газете, из-за чего на творческие вечера Евтушенко почти никто не приходил.
В 1991 году Евгений Евтушенко с семьей уехал в США, где начал преподавать в Куинс-колледже в Нью-Йорке. В документальном фильме «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко» 2013 года поэт рассказал, что из-за оппонента чуть не лишился должности. Его должны были принять на место одного из друзей Бродского, Барри Рубина. И Бродский написал директору колледжа письмо — просил Евгению Евтушенко работу не давать: «Трудно представить больший гротеск. Вы готовы вышвырнуть человека, который свыше трех десятилетий изо всех сил старался внедрить в американцев лучшее понимание русской культуры, а берете типа, который в течение того же периода систематически брызжет ядом в советской прессе, как, например, «звезды на твоем флаге — дыры от пуль, Америка». Конечно, времена меняются, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Но «конец истории», мистер Президент, не есть еще конец этики. Или я не прав?» Евтушенко должность все же получил, а о письме узнал уже после смерти Бродского — от мемуариста Владимира Соловьева.
В том же фильме Евтушенко назвал ссору с Иосифом Бродским «самой большой трагедией» в своей жизни, но творчество его по-прежнему критиковал. А параллельно в документальной картине Соломон Волков приводил и слова Бродского: «Представляете, каким путем могла бы пойти русская литература, если бы Нобелевку присудили не мне, а Евтуху?» И его признание, что «двести-триста строк Евтушенко» тем не менее он знал наизусть.
В 1991 году Евгений Евтушенко с семьей уехал в США, где начал преподавать в Куинс-колледже в Нью-Йорке. В документальном фильме «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко» 2013 года поэт рассказал, что из-за оппонента чуть не лишился должности. Его должны были принять на место одного из друзей Бродского, Барри Рубина. И Бродский написал директору колледжа письмо — просил Евгению Евтушенко работу не давать: «Трудно представить больший гротеск. Вы готовы вышвырнуть человека, который свыше трех десятилетий изо всех сил старался внедрить в американцев лучшее понимание русской культуры, а берете типа, который в течение того же периода систематически брызжет ядом в советской прессе, как, например, «звезды на твоем флаге — дыры от пуль, Америка». Конечно, времена меняются, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Но «конец истории», мистер Президент, не есть еще конец этики. Или я не прав?» Евтушенко должность все же получил, а о письме узнал уже после смерти Бродского — от мемуариста Владимира Соловьева.
В том же фильме Евтушенко назвал ссору с Иосифом Бродским «самой большой трагедией» в своей жизни, но творчество его по-прежнему критиковал. А параллельно в документальной картине Соломон Волков приводил и слова Бродского: «Представляете, каким путем могла бы пойти русская литература, если бы Нобелевку присудили не мне, а Евтуху?» И его признание, что «двести-триста строк Евтушенко» тем не менее он знал наизусть.