С улиц гастроли Люце
были какой-то небылью, —
казалось, Москвы на блюдце
один только я небо лью. Нынче кончал скликать
в грязь церквей и бань его я:
что он стоит в века,
званье свое вызванивая? Разве шагнуть с холмов
трудно и выйти на поле,
если до губ полно
и слезы весь Кремль закапали? Разве одной Москвой
желтой живем и ржавою?
Мы бы могли насквозь
небо пробить державою, Разве Кремлю не стыд
руки скрестить великие?
Ну, так долой кресты!
Наша теперь религия!