Подмастерье
       Ваня Дылдин
был
  собою
     очень виден.
Рост
   (длинней моих стишков!) —
сажень
    без пяти вершков.
Си́лища!
     За ножку взяв,
поднял
    раз
      железный шкаф.
Только
    зря у парня сила:
глупый парень
        да бузила.
Выйдет,
    выпив всю пивную, —
переулок
     врассыпную!
Псы
   и кошки
       скачут прытки,
скачут люди за калитки.
Ходит
   весел и вихраст,
что ни слово —
       «в морду хряст».
Не сказать о нем двояко.
Общий толк один:
         — Вояка!

Шла дорога милого
через Драгомилово.
На стене —
      бумажный лист.
Огорчился скандалист.
Клок бумаги,
      а на ней
велено:
    — Призвать парней! —
«Меж штыков острых
Наш Союз —
      остров.
Чтоб сломить
       врагов окружие,
надобно
    владеть оружием.
Каждому,
     как клюква, ясно:
нечего баклуши бить,
надо в нашей,
       надо в Красной,
надо в армии служить».
С огорченья —
       парень скис.
Ноги врозь,
      и морда вниз.

Парень думал:
       — Как пойду, мол? —
Пил,
   сопел
      и снова думал,
подложив под щеку руку.
Наконец
     удумал штуку.
С постной миной
        резвой рысью
мчится
    Дылдин
         на комиссию.
Говорит,
     учтиво стоя:
Убежденьями —
        Толстой я.
Мне война —
      что нож козлу.
Я —
  непротивленец злу.
По слабости
      по свойской
я
 кровь
    не в силах вынести.
Прошу
    меня
       от воинской
освободить повинности.

Этаким
    непротивленцам
я б
  под спину дал коленцем.

Жива,
   как и раньше,
          тревожная весть:
— Нет фронтов,
        но опасность есть!
Там,
  за китайской линией,
грозится Чжанцзолиния,
и пан Пилсудский в шпорах
просушивает порох.
А Лондон —
      чемберленится,
кулак
   вздымать
        не ленится.
Лозунг наш
      ряду годов:
— Рабочий,
      крестьянин,
            будь готов!
Будь горд,
     будь рад
стать
   красноармейцам в ряд.