Опера «Фальстаф» (полусценическое исполнение)

Замысел комической оперы Верди вынашивал около сорока лет. Создавая шедевры в жанре драматическом, маэстро как будто избегал сферы музыкального юмора. Современники полагали, что Верди лишен комедийного дара, тем более что единственный опыт композитора на заре творческого пути — забытая ныне опера «Король на час» — завершился полным провалом.
До премьеры «Фальстафа» в высказываниях и письмах композитора время от времени встречаются отголоски той душевной травмы — «великого приговора», как ее называл для себя Верди. И все же после успешной премьеры «Отелло» в 1887 году, зная о сокровенной мечте Верди, его либреттист и друг Арриго Бойто создал наконец десятилетиями обсуждаемый сценарий по мотивам «Виндзорских проказниц» и комических интермедий хроники «Генрих IV» Шекспира. Верди рискнул и сочинил нечто совсем необычное, неожиданное. На феерической премьере «Фальстафа» в Милане в 1893 году перед публикой предстал другой Верди.
«Фальстаф» — это большой музыкально-театральный коктейль. В нем есть ингредиенты итальянской музыкальной комедии ситуаций (опера-буффа), французской комической оперы и немецкой волшебной сказки, она играет скоростью и красками динамичных финалов «Свадьбы Фигаро» Моцарта, и добрый свет стиля Россини согревает ее.
В ткань «Фальстафа» безжалостно вплетены элементы высоких жанров: любовного мадригала, старинной церковной и «серьезной» инструментальной музыки — чего стоит только издевательский «Аминь» из первой картины, исполненный слугами каноном, или фуга в финале — редкая гостья на оперной сцене (говорят, ее несколько угловатую тему Верди подслушал у напевающего ребенка).
Но есть в «Фальстафе» Верди и грустные оттенки. Среди веселья чуткий слух уловит едва заметную дымку меланхолии. Открыто эта печаль проявляется лишь единожды, в начале третьего действия, на короткое время, когда оказывается, что Фальстаф страдает. Дело даже не в том, что он одинок, а в том, что его время прошло. Эта идея заложена и у Шекспира: каким бы негодяем ни был Фальстаф, он — дворянин и в «Генрихе IV» действует с соответствующим размахом. В «Виндзорских проказницах» он попадает в новую и чужую для себя среду: новых хозяев общества, средненьких буржуа, подобных Форду. И здесь Фальстаф осмеян, втоптан в грязь. Он, как большой ребенок, играет с миром, но миру он уже не нужен. Может, это роднит Верди со своим героем? Может, «Фальстаф» — прощание с театром, ведь престарелый Верди должен был понимать, что осуществить еще один грандиозный оперный проект ему вряд ли удастся. И может, этим объясняется такое количество скрытых цитат и полунамеков на музыку прошлого, особенно — прошлого театрального, и особенно — самого Верди? Даниил Шутко