Храните
    память
        бережней.
Слушай
    истории топот.
Учитывай
     в днях теперешних
прошедших
      восстаний
           опыт.
Через два
     коротких месяца,
почуяв —
    — Коммуна свалится! —
волком,
    который бесится, —
бросились
     на Коммуну
           версальцы.
Пощады
    восставшим рабочим —
               нет.
Падают
    сраженными.
Их тридцать тысяч —
          пулей
             к стене
пришито
    с детьми и женами.
Напрасно
     буржуева ставленника
молить,
    протянув ладони:
тридцать тысяч
        кандальников
звенит
    по каторгам Каледонии.
Пускай
    аппетит у пушек
            велик —
насытились
      до отвала.
А сорок тысяч
       в плевках
            повели
томить
    в тюремных подвалах.
Погибла Коммуна.
         Легла,
            не сумев,
одной
   громадой
        бушуя,
полков дисциплиной
          выкрепить гнев —
разбить
    дворян и буржуев.
И вот
   выползает
        дворянство — лиса,
пошло,
   осмотревшись,
          праздновать.
И сам
   Галифе
       припустился плясать
на клочьях
     знамени красного.
На нас
   эксплуататоры
          смотрят дрожа,
и многим бы
      очень хотелось,
чтоб мы,
    кулак диктатуры разжав,
расплылись —
       в мягкотелость.
Но мы
   себя
     провести не дадим.
Верны
   большевистскому знамени,
мы
  помним
      версальских
            выстрелов дым
и кровью
     залитые камни.
Густятся
    военные тучи,
кружат
    Чемберлены-во́роны,
но зрячих
     история учит —
шаги
   у нее
      повторны.
Будет
   война
      кануном —
за войнами
      явится близкая,
вторая
   Парижская коммуна —
и лондонская,
       и римская,
            и берлинская.