Мороз повел суровым глазом,
с таким морозом быть греху, —
мое пальто подбито газом,
мое пальто не на меху.

Пускай, как тряпки, полы реют
и ноги пляшут тра-та-ты…
Одни мечты мне сердце греют —
такие знойные мечты!

Мороз. Врачом я скоро буду,
уж чую в воздухе банкет.
Я скоро-скоро позабуду
пору стипендий и анкет.

Нужды не будет и помину,
тогда пойдет совсем не то.
Уж скоро-скоро я покину
тебя, дырявое пальто!

Одену шубу подороже,
одену шляпу набекрень,
и в первый раз без всякой дрожи
я выйду в первый зимний день.

Затем — семейная картина.
Вернусь я вечером домой,
и будем греться у камина
вдвоем с молоденькой женой.

Я буду пользовать бесплатно
иль за гроши крестьянский люд.
Обедать буду аккуратно —
обед из трех приличных блюд.

А там… пойдут, как надо, детки.
Глядишь — я главврачом зовусь.
Окончат детки семилетку,
потом поступят детки в вуз.

Что ж!
   Напишу и я про то же.
Я
 все мечтательное чту.
Мне хочется
      слегка продолжить
поэта-вузовца «мечту».

Вузовец вырос.
       Уже главврачом.
Живет, как в раю,
        не тужа ни о чем.
Супружницы ласки
        роскошны и пылки.
Бифштексы к обеду —
          каждому фунт.
На каждого —
      пива по две бутылки.
У каждого —
      пышная шуба в шкафу.
И дети,
   придя
      из различнейших школ,
играют,
    к папаше воссев на брюшко…
Рабочий не сыт.
       Крестьянин мрачен.
Полураздетая мерзнет страна.
Но светятся
     счастьем
         глазки главврачьи:
— Я сыт,
    и дело мое —
          сторона. —
И вдруг
    начинают приказы взывать:
«Ничем
    от войны
        не могли схорониться.
Спешите
    себя
      мобилизовать,
враги обступают Советов границы».
Главврач прочитал
         и солидную ногу
направил обратно
         домой,
             в берлогу.
— Авось
    они
      без меня отобьются.
Я —
  обыватель
        и жажду уютца. —
А белые прут.
       Чего им лениться?!
И взяли за ворот
        поэта больницы.
Товарищ главврач,
        на мечтательность плюньте!
Пух
  из перин
      выпускают ножницы.
Жену
  твою
    усастый унтер
за ко́сы
    к себе
       волочит в наложницы.
Лежит
   плашмя
       на пороге дочка.
Платок —
    и кровь краснее платочка.
А где сынишка?
        Высшую меру
суд
  полевой
       присудил пионеру.
Пошел
   главврач
       в лоскутном наряде
с папертей
     с ихних
         просить христа-ради.
Такой
   уют
     поджидает тех,
кто, бросив
     бороться
         за общее
             лучше,
себе самому
      для своих утех
мечтает
    создать
        канарейный уютчик.
Вопрос
    о личном счастье
             не прост.
Когда
   на республику
          лезут громилы,
личное счастье —
        это
          рост
республики нашей
         богатства и силы.
Сегодня
    мир
      живет на вулкане.
На что ж
    мечты об уюте дали́сь?!
Устроимся все,
       если в прошлое канет
проклятое слово
        «капитализм».